Отредактировано:09.02.11 17:09
[COLOR=darkblue][SIZE=+1]Ближнего по пути в рай не обойти
ы все — верующие люди — желаем спастись. И, безусловно, что-то для этого делаем: ходим в храм, исповедуемся и причащаемся, постимся, исполняем молитвенное правило, читаем святых отцов. Но при этом сплошь и рядом забываем... об одном человеке, с которым наше спасение связано совершенно неразрывно, — о своём ближнем.
Все тот же эгоизм
Каждый раз, когда наступает Неделя о Страшном суде, я вслушиваюсь в Евангелие за Божественной литургией, и меня словно впервые поражает мысль: желая представить образ этого суда Своим ученикам, Господь указал, по сути, только на одну причину оправдания или осуждения: на отношение к ближнему (см.: Мф. 25, 31—46). Это не значит, разумеется, что других причин как первого, так и второго быть не может. Это свидетельствует лишь о том, что данная — важнее всех прочих.
Почему же на практике так нередко бывает, что ближний оказывается чем-то заслонён от нас — нашими личными «подвигами», нашими обстоятельствами, а на самом деле — нами самими? Объяснение, лежащее где-то совсем на поверхности, очень простое и, без сомнения, верное: виной тому наш самый заурядный, каждому хорошо знакомый эгоизм, как в малом проявляющийся, так и в большом. Говорила некогда об этом замечательная подвижница XIX столетия игумения Арсения (Себрякова): «Мы только тогда можем сказать, что любим человека, когда бываем готовы уступить ему то место, на котором стоим сами. Что это за место? — Весь видимый мир».
Но есть и другое объяснение (с эгоизмом также, впрочем, напрямую связанное, но имеющее свои нюансы), на котором хотелось бы остановиться прежде всего,- менее очевидное, но, пожалуй, даже более важное. Мы очень часто... играем. В том числе и в духовную жизнь. Следуем определённым правилам, установленной внешней форме, но гораздо меньше заботимся о подлинном содержании, о чем, быть может, мало кто подозревает, кроме нас самих. Да и сами-то мы порой об этом даже не задумываемся. Это утверждение может показаться неоправданным преувеличением, о нем захочется сказать: «жестоко слово сие» (см.: Ин. 6, 60), но поясню свою мысль.
Игрушечная добродетель
Духовная жизнь — до той поры, пока человек не обретёт свободу от страстей, не достигнет святости — являет собой поприще непрестанной внутренней брани, христианин постоянно находится перед необходимостью даже до крови подвизаться против греха (см.: Евр. 12, 4). А это значит — отказываться от того, что стало по-настоящему желанным, поступаться тем, чем он дорожит, раз за разом попирать свою гордость, словом — ножом заповедей Христовых неустанно отсекать сросшиеся с душой, сроднившиеся с ней страсти. До какой степени должен быть христианин в этом упорен и насколько «жесток» обязан быть со своим ветхим человеком? — Можно ещё раз повторить: «до крови».
И вот, испытывая свою совесть, решимся ли мы сказать, что это самое «до крови» имеет место в нашей жизни каждый её день, в каждой ситуации, когда перед нами стоит выбор — свою или Божию волю избрать, своей страсти или заповеди Христовой последовать? Нет. Вряд ли. Но как же мы тогда живём? Разве наша совесть не должна, не умолкая, обличать нас, стыдить, упрекать, лишать покоя? Она и делает это, только человек в своём падшем, повреждённом состоянии, не просто греховен, но и лукав, в первую очередь — с самим собой. И беда в том, что сознаем мы это далеко не всегда, а лишь в какие-то мгновения «просветления», когда наконец услышим голос своего Ангела-хранителя, когда его увещания заглушат немолчную песнь нашего самооправдания.
Вот и бывает подчас, что и службу мы воскресную, а тем более праздничную, не пропускаем, и молитвенное правило неукоснительно совершаем, и душеполезного чтения не оставляем... Но нет в этом настоящего труда, подлинной духовной работы, поскольку с жизнью не сопряжено реальной, не питает её и, в свою очередь, от неё не питается. И «добродетель» наша выходит на поверку «игрушечной», так что похожи мы, по слову одного святого отца, на древо, украшенное листьями, но не имеющее плодов.
А ближний... Он реален! Его реально надо любить: прощать, уступать, чем-то жертвовать ради него, терпеть, нести его тяготы и не обременять своими. И мы о нем «забываем». Ближние упорно будят нас, но мы так же упорно не хотим просыпаться. Они часто кажутся какой-то досадной помехой: и от молитвы отвлекают, и почитать не дают как следует, и на службе в покое не оставляют — пробираются куда то, суетятся, толкаются...
«Помилуй учеников моих!»
А между тем, как сказал некогда преподобный Антоний Великий: «от ближнего жизнь моя или смерть». То есть от того, как я к нему, ближнему, относился — от этого и зависит мое спасение или гибель, оправдание или осуждение. Кажется кому-то это слово слишком сильным, но ведь не говорит преподобный тут ничего нового в сравнении с учением Спасителя о Страшном суде, просто свидететельствует о своём личном духовном опыте, о том, что открылось в подвиге и молитвенном Богу предстоянии его просвещённому благодатью сердцу.